6 Зыков М.Б. реферат - () Троцкий, Лев. Дневники и письма.

Троцкий, Лев. Дневники и письма. Под ред. Юрия Фельштейна. – США, Tenafy, N.J., 1986. – 223 c. ISBN 0-)38920-81-2   Предисловие А.А. Авторханова.

«Ментальность Троцкого, раскрывающаяся в его дневниках и письмах, представляет большой интерес для современного читателя не только потому, что число его поклонников и последователей  в сегодняшнем мире очень велико, но и потому, что на его примере можно  проследить тот упорный самообман, благодаря которому в интеллектуале-революционере уживаются казалось бы несовместимые вещи:  многосторонняя образованность и полное непонимание человеческой природы; организаторский талант и бесплодная болтливость; сострадание к абстрактным «жертвам классовой эксплуатации» и готовность уничтожить миллионы реальных, живых людей ради мифа светлого будущего всего человечества» (с. - задняя обложка).

         «Троцкий – самая трагическая фигура в истории русской революции, - пишет в своем предисловии А. Авторханов. – Трагедия его не только в том, что он был свидетелем гибели идеалов революции, которую он возглавлял; свидетелем гибели друзей и единомышленников, вместе с которыми он завоевал власть; свидетелем гибели собственных детей от рук чекистов; но и в том ещё, что Троцкий до самых последних дней своей жизни так и не понял, что он, его дети и его единомышленники стали жертвами не «бюрократии», не «кремлевской камарильи» и даже  не мстительного Сталина, как Троцкий думал, а жертвами той самой террористической системы, которую Троцкий и Ленин создали в октябре 1917 года».

         Ленин и Троцкий – они т только они – два большевистских вождя, - организаторы победы Октябрьской революции 1917 года. Авторханов их называет «сиамскими близнецами». Но Сталин в своем пресловутом «Кратком курсе», вышедшем в 1938 году,  объявил сам себя организатором победы революции. К этому времени он был уже единоличным диктатором в советском государстве. Неограниченная власть давала ему неограниченную возможность фальсифицировать историю возникновения этого государства. Чтобы сама фальсификация Октябрьской революции выглядела правдоподобной, Сталин  (с. 5) изъял из обращения сначала всех свидетелей – вождей революции, а потом  все исторические документы – старые газеты, журналы, книги, в том числе все  сочинения Ленина первого, второго и третьего издания, ибо к ним был приложен богатый документальный материал, из которого было видно, кто на самом деле руководил революцией. Поэтому вполне можно согласиться с характеристикой «Краткого курса», которую дает Троцкий, полемизирую с неким Гамильтоном в письме в редакцию «Нью-Йорк Таймс» от 4 декабря 1939 года:

         «Я объявляю Коминтерн … в систематической фальсификации идей, фактов, цитат в интересах правящей клики Кремля. Кодифицированный сборник такого типа фальсификаций, «История ВКП», переведен на все языки цивилизованного человечества и издан в СССР и заграницей в десятках миллионов экземпляров. Я берусь доказать перед любой беспристрастной комиссией, что в библиотеке человечества нет книги более бесчестной, чем эта «история».

         Сталин еще чудовищно обвинил Троцкого и и его бывших единомышленников на московских процессах тридцатых годов в организации заговора против советского государства по прямому поручению Гестапо. Сталинские чекисты объявили всю плеяду русских революционеров еврейского происхождения во граве с Троцким, Зиновьевым, Каменевым, Радеком и Сокольниковым просто-напросто наёмными шпионами антисемитского Гестапо гитлеровской Германии. Но … даже после того, как н ХХ и ХХII съездах партии было доложено, что в основу политических процессов тридцатых годов над троцкистами, зиновьевцами и бухаринцами легли ложные фальсифицированные обвинения, жертвы этих процессов, однако, не были юридически реабилиторованы (с. 6).

         Троцкий: «Кто не умеет защитить старые завоевания, тот не способен бороться за новые» [В «Письме в СССР»]. Он призвал в 1940 году советский народ восстать против «каина – Сталина». Надо быть безнадежным Дон-Кихотом в политике, чтобы в 1940 году призывать советский народ готовить восстание против гигантской террористической машины диктатуры в надежде, что кто-то может отозваться на такой призыв. По коренному вопросу спора Сталина и Троцкого – о судьбе социализма и мировой революции – Сталин утверждал, что сначала надо построить социализм в СССР, чтобы организовать мировую революцию, а Троцкий, наоборот, доказывал, что сначала нужно организовать мировую революцию, чтобы в СССР мог победить социализм. Ленинизм допускал обе интерпретации, ибо Ленин, как истинный «диалектик», столько раз противоречил самому себе, что Троцкий и Сталин всегда находили у него нужные им цитаты (с. 7). Интересно, что внешнему миру Сталин тогда казался безопасным «национал-большевиком».

         Сталин: «Мировое значение  Октябрьской революции состоит не только в том, что она является великим почином одной страны в деле прорыва системы империализма и первым очагом социализма … но также и в том, что она составляет первый этап мировой революции и могучую базу его дальнейшего развертывания» [«Вопросы ленинизма», с. 105].

         «Сталин  строго следовал этой своей стратегической программе и не пугал мировую буржуазию ура-революционной фразеологией Троцкого. Он вошел в доверие к Западной демократии и после Второй мировой войны поставил под знамя коммунизма  одну треть человечества», - пишет Авторханов (с. 8).

         ОТ РЕДАКТОРА:  Настоящий том включает в себя все дневники и записи дневникового характера, когда-либо написанные Троцким в послеоктябрьский период его деятельности. Самая ранняя запись относится к ноябрю 1926 года. Самая последняя – к январю 1937 года. Никогда не публиковавшиеся по-русски (а частично не публиковавшиеся вообще), впервые собранные вместе, дневники Троцкого во многом раскрывают нам личность организатора большевистской революции, принесшей велисйшее зло России и её народам.

         В результате фракционной борьбы главы советского правительства – Сталин, Зиновьев, Каменев и Бухарин – после смерти Ленина оттеснили Троцкого от управления партийным и государственным аппаратом, толкнув его на путь отчаянной оппозиции и непримиримой борьбы за «левый» курс против «недостаточно революционного» курса  Сталина и «правого» курса Бухарина. Троцкий, окончательно отстраненный от власти в 1927 году, был сначала сослан в Алма-Ату, а затем выслан за границу, где продолжил свою революционную деятельность вплоть до самой смерти. Весте с тем, в ходе неутихающей фракционной борьбы, в СССР он был объявлен «врагом советской власти» и «контрреволюционером», и по недоразумению причислен к таковым  в СССР даже сегодня, хотя, безусловно, давно должен был занять свое законное место между мавзолеем Ленина и могилой Сталина (с. 9) (с. 10).

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Дневниковые записи 1926-1927 годов.

         «1.За революциями в истории всегда следовали контр-революции. Контр-революции всегда отбрасывали общество назад, но никогда – до той черты, с какой началась революция. Чередование революций и контр-революций вызывается некоторыми основными чертами механики классового общества, в котором  только и возможны революции и контр-революции.

         2.Революция невозможна без вовлечения широких народных масс. Такое вовлечение, опять-таки возможно лишь в том случае, если угнетенные массы связывают надежды на лучшую судьбу с лозунгом революции. В этом смысле надежды, порождаемые революцией, всегда преувеличены …

         3.Но в этих же условиях заложен один из важнейших – и притом наиболее общих – элементов контр-революции. Достигнутые в борьбе завоевания не соответствуют и, по существу, не могут непосредственно соответствовать ожиданиям широких народных масс, впервые проьужденных в ходе самой революции. Разочарование этих масс, их возвращение к обыденщине, к безнадежности является таким же составным элементом пореволюционного периода, как и переход в лагерь «порядка» «удовлетворенных» классов или слоев, участвовавших в революции. … (с. 11).

         11. … Ленин писал (с. 12) «… мы не доделали даже фундамента социалистической  экономики …». …

         14.Продукты нашей промышленности в 2-3 раза дороже мировых. Если внести поправку на качество, то выйдет, что наши промышленные продукты в 3-4 раза менее выгодны, чем продукты мирового рынка. …   (Нельзя) отвлечься от мирового  рынка и рассматривать вопрос о построении социализма изолированно, в рамках одной страны. …

         15.Восстанавливая свое хозяйство как частный товаропроизводитель (с. 13), покупая и подавая, крестьянство неизбежно воссоздает элементы капиталистической реставрации. Экономической основой их является заинтересованность  крестьянства в высоких ценах на хлеб и низких ценах на продукты промышленности. …

         17.Между экономическими процессами и их политическим выражением проходят нередко целые годы. Ближайшие годы будут очень трудными именно потому, что успехи восстановительного периода ввели нас в систему мирового рынка и т6ем самым -  на повседневном хозяйственном опыте крестьянина – обнаружили крайнюю отсталость нашей промышленности. …

         18….Новый, только наметившийся этап, который грозит увеличить экономическую и политическую роль непролетарских элементов общества, еще почти не дошел до сознания пролетарских масс.

19.Главная опасность партийного режима именно в том, что он игнорирует классовые опасности, замазывает их, борется против всякого указания на них, тем самым ослабляя бдительность и вооруженность пролетариата. (Примечание: Один уже анализ возможности и опасности реставрации показался бы бюрократическому тупице «маловерием», «скептицизмом» и пр. Но бюрократические тупицы для того и существуют на свете, чтобы облегчить работу реставрационных сил, мешая революционным элементам правильно оценивать эту работу и своевременно мобилизовать пролетариат для отпора им).

20.Было бы неправильным игнорировать тот факт, что пролетариат (с. 14) сейчас гораздо менее восприимчив к революционным перспективам  и широким обобщениям, чем во время октябрьского переворота и в первые годы после него. Революционная партия не пожжет пассивно равняться по всякой смене массовых настроений. Но она не может также и игнорировать перемену, поскольку эта последняя вызвана причинами глубокого исторического порядка. …

22.Старшее поколение рабочего класса, поделавшее две революции или хотя бы одну последнюю, начиная с 1917 года, нервно истощено и, в значительной своей части, опасается всяких потрясений с перспективами войны, разрухи, голода, эпидемий и пр. Именно на эту психологию значительной части рабочих, отнюдь не карьеристов, но отяжелевших, обросших семьей, рассчитано запугивание перманентной революцией. Употребляемая в этом смысле теория перманентной революции не имеет, разумеется, никакого отношения к старым, давно сданным в архив  спорам, а означает попросту призрак новых потрясений: героических «вторжений», нарушений «порядка», угрозу завоеваниям восстановительного периода, новую полосу великих усилий и жертв. Запугивание перманентной революцией есть, по существу дела, спекуляция на обывательских и полуобывательских настроениях отяжелевшей части рабочего класса, в том числе и партийцев.

23.Совершенно такое значение получил вопрос о стабилизации. Дело идет не столько о реальной оценке изменений капиталистической кривой,  сколько о застращивании перспективой потрясений. Сейчас перманентная революция и «отрицание» стабилизации представляют собою две стороны одной и той же монеты. И в том, и в другом случае дело идет о том, чтобы бесформенным обывательским настроениям (с. 15) дать консервативное оформление, направленное против революционных перспектив.

24.олодое поколение, только сейчас поднимающееся, лишено опыта классовой борьбы и необходимого революционного закала. Оно не само ищет путей, как искало старшее поколение, а сразу попадает в обстановку могущественных партийных и государственных учреждений, партийной традиции, авторитетов, дисциплины и пр. Это до поры до времени затрудняет молодому поколению самостоятельную роль. Вопрос о правильной ориентации молодого поколения партии и рабочего класса получает гигантское значение. …

26.Официальное одобрение теории социализма в одной стране означает собою теоретическое освящение происшедших сдвигов (вправо, - МБЗ) и первый открытый разрыв марксистской традиции (с. 16).

19 февраля 1927 года. Текущий момент.

1.Есть ли какие-либо экономические рецепты для преодоления всех противоречий, отвращения всех опасностей и разрешения всех стоящих перед нами задач?»    Вопрос неправильно поставлен. Если бы такие рецепты были, это значило бы, что можно построить социализм в одной стране. Обстановка данной стадии переходного периода – в условиях так называемой мировой «стабилизации» - глубоко противоречива. Наши задачи в порядке важности следующие:

-сохранить подлинно ленинскую партию,

-сохранить диктатуру пролетариата как можно дольше,

-как можно дальше продвинуться тем временем по пути социалистического строительства. Это требует ясного понимания взаимозависимости нашего и мирового хозяйства; правильной оценки внутренних ресурсов и умелого их использования в сочетании с ресурсами мирового уровня. Критерием является не так называемая  «независимость»  (сегодня – «идти собственным путем», - МБЗ),

Имеют место:

-Понижение классового самочувствия пролетариата несмотря на культурный рост.

-Рост политической активности мелкобуржуазных и среднебуржуазных элементов города и деревни.

-Неизбежное нарастание классового нажима справа. Поэтому исключительно важно наблюдать за всеми симптомами этого напора, подчеркивать, разъяснять, предупреждать, готовить к отпору. Это основная линия нашего прогноза (с. 18) (с. 19).

         Необходимо ускорять темп  промышленного развития и увеличения промышленных товарных масс (с. 20) (с. 21).

Приложение к части первой: Письма Троцкого, написанные в феврале 1028-мае 1933 годов.

(с. 22-30). Работая с литературой, Троцкий случайно натолкнулся на то, что в 16 столетии в русских грамотах объясняли переметчивость тогдашних людей тем, что они  «духом перегибательны». Троцкому это очень понравилось. Согласно этой теории 16 столетия, сохранившей всю свою свежесть, перегибы свойственны людям, которые воспитаны в перегибательном духе (с. 31).

         Троцкий: «… в желании критиковать и в потребности критиковать недостатка нет …». Троцкий: «Я на днях перечитал «Пестрые письма» Щедрина. Что за великолепие. Именно потому, что это гениальная сатира, она бьёт гораздо дальше своей эпохи (с. 32) (с. 33-39).

         16-й съезд партии – съезд сталинской бюрократии.  … Но он будет последним съездом сталинской бюрократии (с. 40). «Безнадежно запутавшись в Китае, Англии, Германии, во всех странах мира, и прежде всего в СССР, Сталин в борьбе за спасение личного дутого престижа, поддерживает сейчас в Германии политику, автоматически ведущую к катастрофе небывалого еще исторического масштаба (с. 41).

         Троцкий: «… идеи имеют собственную силу, без аппаратов и без средств».

         Троцкий: «Политическая судьба Сталина, развратителя партии (с. 42), могильщика китайской революции, разрушителя Коминтерна, кандидата в могильщики немецкой революции, предрешена. Его политическое банкротство будет одним из самых страшных в истории.

         Троцкий: «Охота и рыбная ловля для меня не занятие, а отдых. «Любимое занятие» умственная деятельность: чтение, размышление и, пожалуй, писание. …. Фридрих Энгельс, как человеческая фигура, импонирует мне в высшей степени. Разумеется. Историческая роль Маркса гораздо выше» (с. 44) (с. 45-46).

Часть вторая. Дневниковые записи 1933 года.

(с. 47). Русский революционер Давид Троцкий был выслан из СССР на остров в Турцию, где провел 53 месяца. Там он подружился с местным рыбаком и вместе с ним ловил рыбу сетью. Сначала ставили сеть – дугой, кругом или даже спиралью. Потом, бросая камни, загоняли рыбу в сеть. Часто в это время подплывал дельфин и внимательно наблюдал за происходящим. Когда рыба была загнана, он нападал на неё и пожирал пойманную рыбу, при этом вырывал большие куски сети (с. 48) (с. 49-52).

         В аппарате партии Литвинов – народный комиссар по иностранным делам - уже задолго до Октябрьской революции не играл никакой роли. При советском режиме он не выходил за рамки чисто (с. 53) дипломатии (с. 54) (с. 55).

ПРИЛОЖЕНИЕ к части второй.

Показание Р.И. Седовой-Троцкой о прибытии во Францию.

17 июля 1933 года вечером Троцкие выехали из Стамбула на пароходе «Болгария» в Марсель (с. 56). Троцкий во время путешествия серьёзно заболел (с. 57). В это время Троцкий пишет , что «… в условиях социального и культурного кризиса, охватившего весь мир, вопросы, всегда волновавшие человека и большое искусство: жизнь и смерть, любовь и героизм, личность и общество, с новой остротой встают перед творческим сознанием. Из этого источника только и может обновиться (с. 58) современное искусство, истощившее себя в поисках чисто формальных достижений. …. Только большая сверхличная цель, за которою человек готов заплатить ценою своей жизни, придает смысл личному существованию (с. 59).

Часть третья. Дневник 1935 года.

7 февраля 1935 года.  Троцкий: революционер должен истолковывать события и пытаться предвидеть их дальнейший ход. Работа глубоких социальных сил отражается в кривом зеркале прессы (с. 60). Троцкий говорит о грозном водовороте тех дней. Господа, которые думают обмануть историю, обманывают только себя (с. 60) (с. 61-63).

Троцкий: «Нет существа более отвратительного, чем накопляющий мелкий буржуа…» (с. 64).

Троцкий: «Энгельс, несомненно, одна из лучших, наиболее цельных и благо­родных по складу натур в галерее больших людей. Воссоздать его об­раз — благородная задача и в то же время исторический долг. На Принкипо я работал над книгой о Марксе—Энгельсе, - предварительные ма­териалы сгорели. Вряд ли придётся снова вернуться к этой теме. Хо­рошо бы закончить книгу о Ленине, — чтоб перейти к более актуаль­ной работе — о капитализме распада.

Христианство создало образ Христа, чтоб очеловечить неуловимого господа сил и приблизить его к смертным. Рядом с олимпийцем Марк­сом, Энгельс "человечнее", ближе; как они дополняют друг друга; вер­нее: как сознательно Энгельс дополняет собою Маркса, расходует себя на дополнение Маркса, всю свою жизнь, видит в этом свое назначение, находит в этом удовлетворение, — без тени жертвы, всегда сам по себе, всегда жизнерадостный, всегда выше своей среды и эпохи, с необъят­ными умственными интересами, с подлинным огнем гениальности в неостывающем очаге мысли. В аспекте повседневности Энгельс чрезвы­чайно выигрывает рядом с Марксом (причем Маркс ничего не теряет). Помню, я, после чтения переписки М[аркса]—Э[нгельса] в своем во­енном поезде, высказал Ленину свое восхищение фигурой Энгельса, я именно в том смысле, что на фоне отношений с титаном Марксом верный Фред ничего не теряет, наоборот, выигрывает. Ленин с живостью, я бы сказал с наслаждением, присоединился к этой мысли: он горячо любил Энгельса, именно за его органичность и всестороннюю человечность. Помню, мы не без волнения разглядывали вместе портрет юноши Энгельса, открывая в нем те черты, которые так развернулись в течение его дальнейшей жизни.

Троцкий: «Когда начитаешься прозы, ….наглотаешься микробов мелочности и наглости, пресмыкательства и невежества, нельзя лучше освежить легкие, чем за чтением переписки Маркса и Энгельса, друг с другом и с другими. В эпиграмматической форме намеков и личных характеристик, иногда парадоксальных, но всегда глубоко продуманных и метких – сколько поучительности, умственной свежести и горного воздуха. Они всегда жили на высотах».

Троцкий пишет об ограниченной природе «радикального» мелкого буржуа, его страхе перед грозной обстановкой, его растерянности при виде ускользающей почвы, его ненависти к тем, которые вслух характеризуют его и предсказывают ему его судьбу.

Троцкий: «… большевизм скомпрометирован постыдной карикатурой сталинской партии…» (с. 66) (с. 67-69).

Троцкий: «Во время холерных эпидемий темные, запуганные и ожесточенные русские  крестьяне убивали врачей, уничтожали лекарства, громили холерные бараки» (с. 70).

         Троцкий критикует то, как проводилась коллективизация сельского хозяйства в СССР. И пишет: «Дальнейшее известно: истребление скота, голод 1933 года, несчетное количество жертв, серия политических кризисов».

… «Революция по самой природе своей вынуждена бывает захватывать большую область, чем способна удержать: отступления тогда возможны,  когда есть откуда отступать. Но этот общий закон вовсе не оправдывает сплошной коллективизации. Её несообразности были результатом не стихийного напора масс, а ложного расчета бюрократии. Вместо регулирования коллективизации в соответствии с производственно-техническими ресурсами; вместо расширения радиуса коллективизации – вширь и вглубь, в соответствии с показаниями опыта, непуганая бюрократия стала гнать испуганного  мужика кнутом в колхоз. Эмпиризм и ограниченность Сталина откровеннее всего обнаружились в его комментариях к сплошной коллективизации. Зато отступление  совершается ныне без комментариев».

Троцкий: «Представим себе старого, не лишенного образования и опыта врача, который изо дня в день наблюдает, как знахари и шарлатаны залечивают насмерть близкого ему, старому врачу, человека, которого  можно (с. 72) наверняка вылечить при соблюдении элементарных правил медицинской науки. Это и будет приблизительно то состояние, в каком я наблюдаю ныне преступную работу «вождей» … пролетариата».

18 февраля 1935 г.

В 1926 г., когда Зиновьев и Каменев, после трёх с лишним лет сов­местного со Сталиным заговора против меня, присоединились к оппо­зиции, они сделали мне ряд нелишних предостережений.

— Вы думаете, Сталин размышляет сейчас над тем, как возразить вам? — говорил, примерно, Каменев по поводу моей критики политики Сталина—Бухарина—Молотова в Китае, в Англии и пр. — Вы ошибае­тесь. Он думает о том, как вас уничтожить.

_ ?

— Морально, а если возможно, то и физически. Оклеветать, подки­нуть военный заговор, а затем, когда почва будет подготовлена, под­строить террористический акт. Сталин ведет войну в другой плоскости, чем вы. Ваше оружие против него недействительно.

В другой раз тот же Каменев говорил мне: Я его (Сталина) слишком хорошо знаю по старой работе, по совместной ссылке, по сотрудничест­ву в "тройке". Как только мы порвали со Сталиным, мы составили с Зиновьевым нечто вроде завещания, где предупреждаем, что в случае нашей "нечаянной " гибели виновным в ней надлежит считать Сталина. Документ этот хранится в надежном месте. Советую Вам сделать то же самое (с. 72).

Зиновьев говорил мне не без смущения: "Вы думаете, что Сталин не обсуждал вопроса о вашем физическом устранении? Обдумывал и обсуждал. Его останавливала одна и та же мысль: молодежь возложит ответственность лично на него и ответит террористическими актами. Он считал поэтому необходимым рассеять кадры оппозиционной моло­дежи. Но что отложено, то не потеряно... Примите необходимые меры".

Каменев был, несомненно, прав, когда говорил, что Сталин (как, впрочем, и он сам с Зиновьевым в предшествующий период) вел борь­бу в другой плоскости и другим оружием. Но самая возможность такой борьбы была создана тем, что успела сложиться совершенно особая и самостоятельная среда советской бюрократии. Сталин вёл борьбу за сосредоточение власти в руках бюрократии и за вытеснение из её рядов оппозиции; мы же вели борьбу за интересы международной револю­ции, противопоставляя себя этим консерватизму бюрократии и стрем­лению к покою, довольству, комфорту. При длительном упадке международной революции победа бюрократии, а следовательно, и Стали­на, была предопределена. Тот результат, который зеваки и глупцы приписывают личной силе Сталина, по крайней мере его необыкновенной хитрости, был заложен глубоко в динамику исторических сил. Сталин явился лишь полубессознательным выражением второй главы революции, ее похмелья.

Во время нашей жизни в Алма-Ате (Центральная Азия) ко мне обратился   однажды какой-то советский инженер, якобы по собственной  инициативе, якобы лично мне сочувствующий. Он расспрашивал об условиях жизни, огорчался и мимоходом очень осторожно спросил: Не думаете ли вы, что возможны какие-либо шаги для примирения?" Ясно, что инженер был подослан для того, чтобы пощупать пульс. Я ответил ему в том смысле, что о примирении сейчас не может быть и речи: не потому, что я его не хочу, а потому, что Сталин не может ми­риться, он вынужден идти до конца по тому пути, на который его поставила бюрократия.

- Чем это может закончиться?

— Мокрым делом, — ответил я, — ничем иным Сталин кончить не может.

Моего посетителя передернуло, он явно не ожидал такого ответа и скоро ушел.

Я думаю, что эта беседа сыграла большую роль в отношении решения о высылке меня за границу. Возможно, что Сталин и раньше намечал такой путь, но встречал оппозицию в Политбюро. Теперь у него был сильный аргумент: Т[роцкий] сам заявил, что конфликт дойдет до кро­вавой развязки. Высылка за границу — единственный выход!

Те доводы, которые Сталин приводил в пользу высылки, были мною в свое время опубликованы в Бюллетене русской оппозиции.

Но как же Сталина не остановила забота о Коминтерне? (с. 73) Несомненно, он недооценил этой опасности. Представление о силе связано для него неразрывно с представлением об аппарате. Он начал полемизировать открыто только тогда, когда последнее слово было обеспечено за ним заранее. Каменев сказал правду: он ведет борьбу в другой плоскости. Именно поэтому он недооценил опасности чисто идейной борьбы.

20 февраля 1935 г.

В течение 1924—1928 годов возраставшая деятельность Сталина и его помощников направлялась против моего секретариата. Им казалось, что мой маленький "аппарат" является источником всякого зла. Я не скоро понял причины почти суеверного страха по отношению к неболь­шой (пять-шесть человек) группе моих сотрудников. Высокие санов­ники, которым их секретари составляли речи и статьи, всерьез вооб­ражали, что могут разоружить противника, лишив его "канцелярии". О трагической судьбе своих сотрудников я рассказал в свое время в печати: Глазман доведен до самоубийства, Бутов умер в тюрьме ГПУ, Блюмкин расстрелян, Сермукс и Познанский - в ссылке.

Сталин не предвидел, что я смогу без "секретариата" вести система­тическую литературную работу, которая, в свою очередь, может оказать содействие созданию нового "аппарата". Даже и очень умные бюро­краты отличаются в известных вопросах невероятной ограниченностью!

Годы новой эмиграции, заполненные литературной работой и пере­пиской, создали тысячи сознательных и активных единомышленников в разных странах и частях света. Борьба за Четвертый интернационал бьет рикошетом по советской бюрократии. Отсюда — новая полоса дли­тельного перерыва — кампания против троцкизма. Сталин сейчас доро­го бы дал, чтобы повернуть назад решение о высылке меня за границу: как заманчиво было бы поставить "показательный" процесс. Но прош­лого не возвратишь. Приходится искать путей... помимо процесса. Ра­зумеется, Сталин ищет их (в духе предупреждений Каменева-Зиновь­ева). Но опасность разоблачения слишком велика: недоверие рабочих Запада к махинациям Сталина могло только усилиться со времени де­ла Кирова. К террористическому акту (вернее всего, при содействии белых организаций, где у ГПУ много своих агентов, или при помощи франц[узских] фашистов, к которым дорогу найти не трудно) Сталин наверняка прибегнет в двух случаях: если надвинется война или если его собственное положение крайне ухудшится. Может, конечно, найтись и третий случай, и четвертый... Затрудняюсь сказать, насколько силь­ный удар нанес бы такого рода террористический акт Четвертому Интер­националу; но на Третьем он во всяком случае поставил бы крест...

Поживем - увидим. Не мы, так другие (с. 74) (с. 75).

7 марта 1935 года.

Троцкий  пишет о Марии Ильиничне Ульяновой, младшей сестре Ленина, по-домашнему «Манише». Старая дева, сдержанная, упорная, он всю силу своей неизрасходованной любви сосредоточила на брате Владимире. При жизни его она оставалась совершенно в тени:   никто не говорил о ней. В уходе за Лениным она соперничала с Крупской. После смерти его она выступила на свет, вернее сказать, её заставили выступить. Ульянова по редакции «Правды» (она была секретарем газеты)  была тесно связана с Бухариным, находясь под её влиянием и вслед за ним была втянута в борьбу против оппозиции. Ревность Ульяновой началась, помимо её ограниченности и фанатизма, ещё соперничеством с Крупской, которая долго и упорно сопротивлялась кривить душой. В этот период Ульянова стала выступать на партийных собраниях, писать воспоминания и пр., и  надо сказать, что никто из близких Ленину не обнаружил столько непонимания, как эта беззаветно ему преданная сестра. В начале 1926 года Крупская (хотя и ненадолго) окончательно связалась с оппозицией (через группу Зиновьева-Каменева) (с. 76). Именно в это время фракция Сталина-Бухарина всячески приподнимала, в противовес Крупской, значение и роль М. Ульяновой.

         В своей автобиографии Троцкий рассказал. Как Сталин старался изолировать Ленина во второй период его болезни (до второго удара). Он рассчитывал на то, что Ленин уже не поднимется и стремился из всех сил помешать ему подать свой голос письменно. (Так, он пытался помешать напечатанию статьи Ленина об организации Центральной Контрольной Комиссии для борьбы с бюрократизмом, то есть прежде всего с фракцией Сталина). Крупская являлась для больного Ленина главным источником информации. Сталин стал преследовать Крупскую, притом в самой грубой форме. Именно на этой почве и произошел конфликт. В начале марта (кажется, 5-го) 1923 года Ленин написал (продиктовал) Сталину письмо  о разрыве с ним всяких личных и товарищеских отношений. Основа конфликта имела, таким образом, совершенно не личный характер, да у Ленина и не могла быть личной …

         Какую же просьбу имела в виду Ульянова в своем письменном заявлении? Когда Ленин почувствовал себя снова хуже, в феврале или в самые первые дни марта, он вызвал Сталина и обратился к нему с настойчивой просьбой: доставить ему яду. Боясь снова лишиться речи и стать игрушкой в руках врачей, Ленин хотел сам остаться хозяином своей дальнейшей судьбы.

         М. Ульянова писала: «с такой просьбой можно было обратиться только к революционеру» … Что Ленин считал Сталина твердым революционером, это совершенно неоспоримо. Но одного этого было бы недостаточно для обращения к нему с такой исключительной просьбой. Ленин, очевидно, должен был считать, что Сталин есть тот из руководящих революционеров, который не откажет ему в яде. Нельзя забывать, что обращение с этой просьбой произошло за несколько дней до окончательного разрыва. Ленин знал Сталина, его замыслы и планы, его обращение с Крупской, все его действия. Рассчитанные на то, что Ленину не удастся подняться. В этих условиях Ленин обратился к Сталину за ядом. Возможно, что в этом месте – помимо главной цели – была и проверка Сталина, и проверка натянутого оптимизма врачей. Так или иначе, Сталин не выполнил просьбы, а передал о ней в Политблюро. Все запротестовали (врачи ещё продолжали обнадеживать). Сталин отмалчивался …

         В 1926 году Крупская передала Троцкому отзыв Ленина о Сталине: «у него нет самой элементарной человеческой честности». В завещании выражена, в сущности, та же самая мысль, только осторожнее. То, что тогда было в зародыше, только теперь развернулось полностью. Ложь, фальсификация, подделка, судебная амальгама приняли небывалые ещё в (с. 77) истории размеры и, как показывает дело Кирова, непосредственно угрожают сталинскому режиму.

9 марта 1935 года.

Троцкий: «… развитие искусства есть высшая проверка жизненности и значительности каждой эпохи». … «Искусство всегда идет в обозе новой эпохи. А большое искусство – роман – особенно тяжеловесно» (с. 78). … «Противоречие, фальшь и невежество нынешнего «советского» бонопартизма, пытающегося безвозбранно командовать над искусством, исключает возможность какого бы то ни было художественного творчества, первым условием которого является искренность. Старый инженер может ещё нехотя строить турбину – она будет не первоклассной, именно потому, что сделана нехотя, но свою службу сослужит. Нельзя, однако, нехотя написать поэму.

         А. Толстой не случайно отступил со своим романом «Петр Первый» к концу 17 – началу 18 века, чтоб иметь необходимую художественную свободу.

10 марта 1935 года.

Троцкий: «… хозяйственный план, в серьёзном смысле слова, предполагает не алгебраические формулы, а определенные арифметические величины. … чтоб составить такой план, надо быть хозяином, то есть иметь в своих руках все основные элементы хозяйства …» (с. 79).

Троцкий в театре:    Этот человек – зритель, а не участник. А только участник может быть глубоким в качестве зрителя (с. 80) (с. 81-83).

Троцкий: «Для ясности я бы сказал так. Не будь меня в 1917 году в Петербурге, Октябрьская  революция произошла бы – при условии наличности и руководства Ленина. Если б в Петербурге не было ни Ленина,  ни меня, не было бы и Октябрьской революции: руководство большевистской партии помешало бы ей совершиться (в этом для меня нет ни малейшего сомнения!). Если б в Петербурге не было Ленина, я вряд ли справился бы с сопротивлением большевистских верхов, борьба с «троцкизмом» (т.е. с пролетарской революцией) открылась бы уже с ая 1017 года, исход революции оказался бы под знаком вопроса. Но, повторяю, при наличии Ленина Октябрьская революция все равно (с. 84) пришла бы к победе (с. 85) (с. 86).

Ф. Энгельс: Отмирание государства будет состоять в постепенной замене управления людьми – заведыванием вещами (например, заведывание артифактами цивилизационной матрицы общества, - МБЗ) (с. 87) (с. 88).

         Троцкий говорит о «сталинском бонапартизме» (с. 89).

Первой женой Троцкого была Ал. Львовна Соколовская. Очевидно, в 1935 году её сослали в Сибирь (с. 90) (с. 91-93).

Троцкий: В репрессивную политику Сталина мотивы личной мести всегда входили серьезной величиной. Со слов Каменева, Сталин однажды сказал: «Самое лучшее наслаждение – наметить врага, подготовиться, отомстить как следует, а потом пойти спать».

Троцкий (про Сталина): «… этот дикарь боится идей, зная их взрывчатую силу и зная свою слабость перед ними. Он достаточно умен в то же время, чтобы понимать, что я и сегодня не поменялся бы с ним местами: отсюда эта психология ужаленного. Но если месть в более высокой плоскости не удалась и уже явно не удастся, то остается вознаградить себя полицейским ударом по близким мне людям» (с. 94).

Троцкий: «Жизнь не лёгкая штука … Нельзя прожить её, не впадая в прострацию или цинизм, если не иметь над собою большой идеи, которая поднимает над личной мизерией, над слабостью, всякого рода вероломство и глупостью …» (с. 95).

5 апреля 1935 года.

Троцкий: « … в нашем русской бескультурности много варварства… Какие еще понадобятся грандиозные потрясения, преобразования, усилия, чтобы средний человек, как личность, поднялся на более высокую ступень!» (это он о переходе от эмира к силачу и аватару, - МБЗ).

Троцкий в 1926 году на заседании Политбюро сказал, что Сталин окончательно поставил свою кандидатуру на роль могильщика партии и революции. Сталин, в виде протеста, ушел с заседания (с. 97).

Троцкий: «Человеческая натура, её глубина, её сила определяются её нравственными резервами. Люди раскрываются до конца, когда они выбиты из привычных условий жизни, ибо именно тогда приходится прибегать к резервам» (с. 98) (с. 99).

9 апреля 1935 года.

Белая печать когда-то очень горячо дебатировала вопрос, по чьему решению была предана казни царская семья... Либералы склонялись, как будто, к тому, что уральский исполком, отрезанный от Москвы, действовал самостоятельно. Это не верно. Постановление вынесено было в Москве. Дело происходило в критический период граждан­ской войны, когда я почти всё время проводил на фронте, и мои вос­поминания о деле царской семьи имеют отрывочный характер. Рас­скажу здесь, что помню.

В один из коротких наездов в Москву — думаю, что за несколько недель до казни Романовых, — я мимоходом заметил в Политбюро, что, в виду плохого положения на Урале, следовало бы ускорить про­цесс царя. Я предлагал открытый судебный процесс, который дол­жен был развернуть картину всего царствования (крестьянская по­литика, рабочая, национальная, культурная, две войны и пр.); по ра­дио (?) ход процесса должен был передаваться по всей стране; в во­лостях отчеты о процессе должны были читаться и комментироваться каждый день. Ленин откликнулся в том смысле, что это было бы очень хорошо, если б было осуществимо. Но... времени может не хватить... Прений никаких не вышло, так [как] я на своем предложении не на­стаивал, поглощенный другими делами. Да и в Политбюро нас, помнит­ся, было трое-четверо: Ленин, я, Свердлов... Каменева, как будто, не было. Ленин в тот период был настроен довольно сумрачно, не очень (с. 100) верил тому, что удастся построить армию... Следующий мой приезд в Москву выпал уже после падения Екатеринбурга. В разговоре со Сверд­ловым я спросил мимоходом:

- Да, а где царь?

— Кончено, — ответил он, — расстрелян.

— А семья где?

— И семья с ним.

— Все? — спросил я, по-видимому, с оттенком удивления.

- Все! — ответил Свердлов, — а что?

Он ждал моей реакции. Я ничего не ответил.

— А кто решал? — спросил я.

— Мы здесь решали. Ильич считал, что нельзя оставлять нам им живо­го знамени, особенно в нынешних трудных условиях.

Больше я никаких вопросов не задавал, поставив на деле крест. По существу, решение было не только целесообразно, но и необходимо. Суровость расправы показывала всем, что мы будем вести борьбу бес­пощадно, не останавливаясь ни перед чем. Казнь царской семьи нужна была не просто для того, чтоб запугать, ужаснуть, лишить надежды вра­га, но и для того, чтобы встряхнуть собственные ряды, показать, что от­ступления нет, что впереди полная победа или полная гибель. В интел­лигентских кругах партии, вероятно, были сомнения и покачивания головами. Но массы рабочих и солдат не сомневались ни минуты: ни­какого другого решения они не поняли бы и не приняли бы. Это Ленин хорошо чувствовал: способность думать и чувствовать за массу и с мас­сой была ему в высшей мере свойственна, особенно на великих поли­тических поворотах...

В "Последних новостях" я читал, уже будучи за границей, описание расстрела, сожжения тел и пр. Что во всем этом верно, что вымышлено, не имею ни малейшего представления, так как никогда не интересовал­ся тем, как произведена была казнь и, признаться, не понимаю этого интереса (с. 101).

Когда я в первый раз собирался на фронт между падением Симбир­ска и Казани, Ленин был мрачно настроен. "Русский человек добё'р", "русский человек рохля, тютя...", "У нас каша, а не диктатура..." Я говорил ему: "в основу частей положить крепкие революционные яд­ра, которые поддержат железную дисциплину изнутри; создать надеж­ные заградительные отряды, которые будут действовать извне заодно с внутренним революционным ядром частей, не останавливаясь перед расстрелом бегущих; обеспечить компетентное командование, поста­вив над спецом комиссара с револьвером; учредить военно-революционные трибуналы и орден за личное мужество в бою". Ленин от­вечал примерно: "все верно, абсолютно верно, — но времени слишком мало; если повести дело круто (что абсолютно необходимо), — собст­венная партия помешает: будут хныкать, звонить по всем телефонам, уцепятся за факты, помешают. Конечно, революция закаливает, но времени слишком мало..." Когда Ленин убедился из бесед, что я верю в успех, он всецело поддержал мою поездку, хлопотал, заботился, спрашивал десять раз на день по телефону, как идет подготовка, не взять ли в поезд самолет и пр.

Казань пала. Ленина ранила с-р. Каплан. Казань мы взяли обратно. Вернули также Симбирск. Я завернул в Москву. Ленин на положении выздоравливающего жил в Горках. Свердлов сказал мне: "Ильич про­сит Вас приехать к нему. Хотите вместе?" Мы поехали. По тому, как меня встретили Мария Ильинична [Ульянова] и Над[ежда] Конст[ан-тиновна Крупская], я понял, как нетерпеливо и горячо ждали меня. Ле­нин был в прекрасном настроении, физически выглядел хорошо. Мне показалось, что он смотрит на меня какими-то другими глазами. Он (с. 102) умел влюбляться в людей, когда они поворачивались к нему извест­ной стороной. В его возбужденном внимании был этот оттенок "влюб­ленности". Он с жадностью слушал рассказы про фронт и вздыхал с удовлетворением, почти блаженно. "Партия, игра выиграна, — гово­рил он, вдруг переходя на серьезный, твердый тон, — раз сумели на­вести порядок в армии, значит, и везде наведем_. А революция с по­рядком будет непобедима".

Когда мы со Свердловым садились в автомобиль, Ленин с Н.К. сто­яли на балконе, как раз над подъездом, — и опять я почувствовал на себе тот же, слегка застенчивый, обволакивающий взгляд Ильича. Ему что-то, видимо, еще хотелось сказать, но он не находился. Вдруг кто-то из охраны стал носить горшки с цветами и ставить в автомо­биль. Лицо Ленина омрачилось тревогой. — Вам неудобно будет? - спросил он. Я не обратил внимания на цветы и не понял причины тре­воги. Только подъезжая к Москве, голодной, грязной Москве осенних месяцев 1918 г., я почувствовал острую неловкость: уместно ли теперь ездить с цветами? И тут же понял тревогу Ленина: он именно эту нелов­кость предвидел. Он умел предвидеть.

При следующем свидании я сказал ему: "Вы давеча о цветах спраши­вали, а я не сообразил в горячке свидания, какое именно неудобство вы имели в виду. Только при въезде в город спохватился..." - Мешочнический вид? — живо спросил Ильич и мягко засмеялся. Опять я уло­вил у него особенно дружественный взгляд, как бы отражающий его удовольствие по поводу того, что я понял его... Как хорошо, отчетливо, неизгладимо врезались в память все черты и черточки свидания в Гор­ках!

У нас бывали с Лениным острые столкновения, ибо в тех случаях, когда я расходился с ним по серьезному вопросу, я вел борьбу до кон­ца. Такие случаи, естественно, врезывались в память всех, и о них много говорили и писали впоследствии эпигоны. Но стократно более много­численны те случаи, когда мы с Лениным понимали друг друга с полу­слова, причем наша солидарность обеспечивала прохождение вопроса в Политбюро без трений. Эту солидарность Ленин очень ценил (с. 103) (с. 104-109).

         Органический характер социальных, в том числе и политических процессов,  обнаруживается особенно непосредственно в критические эпохи,

… Социальные процессы гораздо ближе к органическим (в широком смысле), чем к механическим. Революционер, опирающийся на научную теорию общественного развития, гораздо ближе по типу мысли и забот к врачу, в частности к хирургу, чем к инженеру… Как врачу, революционеру-марксисту приходится опираться на автономный режим жизненных процессов…

- удручающее впечатление произвело Политбюро. Молотов руководил тогда Коминтерном. Это человек не глупый, с характером, но ограниченный, тупой, без воображения. Европы он не знает, на иностранных языках не читает. Чувствуя свою слабость,  он тем упорнее отстаивает свою «независимость». Остальные просто поддерживали его (с. 110). … Круговая порука была установлена в качестве незыблемого закона (особым секретным постановлением 1924 года члены  Политбюро обязывались никогда не полемизировать открыто друг с другом и неизменно поддерживать друг друга в полемике с Троцким). Я стоял перед этими людьми, как перед глухой стеной. Но не это было, конечно, главное. За невежеством. Ограниченностью, упрямством, враждебностью отдельных лиц можно было пальцами нащупать социальные черты привилегированной касты, весьма чуткой, весьма проницательной, весьма инициативной во всем, что касалось её собственных интересов.

         Когда дело доходит  до революции,  дело идет о вмешательстве а органический процесс. Надо знать его законы, как врач должен знать «целительную силу природы» (с. 111) (с. 112-131).

         Троцкий: Читаю Edgar Poe в  оригинале, и хоть не без трудностей, но продвигаюсь (с. 132) вперед. За последние годы я приучился диктовать статьи по-французски и по-немецки – диктовать сотрудникам, которые способны тут же исправлять мои синтаксические ошибки (а они не редки). Овладеть каким-нибудь иностранным языком полностью мне не дано.

         В английском языке (который знаю совсем плохо) я продвигаюсь теперь вперед при помощи усиленного английского чтения. Иногда ловишь себя на мысли:  не поздновато ли? стоит ли расходовать энергию не на познание, а на язык, оружие познания? (с. 133) (с. 134-137).

Что бы ни говорили святоши чистого идеализма, мораль есть функ­ция социальных интересов, следовательно функция политики. Больше­визм мог быть жесток и свиреп по отношению к врагам, но он всегда называл вещи своими именами. Все знали, чего большевики хотят. Нам нечего было утаивать от масс. Именно в этом центральном пункте мо­раль правящей ныне в СССР касты радикально отличается от морали большевизма. Сталин и его сотрудники не только не смеют говорить вслух, что думают; они не смеют даже додумывать до конца, что дела­ют. Свою власть и свое благополучие бюрократия вынуждена выдавать за власть и благополучие народа. Все мышление правящей касты на­сквозь проникнуто лицемерием. Чтоб залепить открывающиеся на каж­дом шагу противоречия между словом и делом, между программой и действительностью, между настоящим и прошлым, бюрократия созда­ла гигантскую фабрику фальсификаций. Чувствуя шаткость своих мо­ральных позиций, питая острый страх перед массами, она со звериной ненавистью относится ко всякому, кто пытается прожектор критики направить на устои ее привилегий. Травлю и клевету против инако­мыслящих сталинская олигархия сделала важнейшим орудием само­сохранения. При помощи систематической клеветы, охватывающей все: политические идеи, служебные обязанности, семейные отношения и лич­ные связи, люди доводятся до самоубийства, до безумия, до простра­ции, до предательства. В области клеветы и травли аппараты ВКП, ГПУ и Коминтерна работают рука об руку. Центром этой системы является рабочий кабинет Сталина. Отсюда методически подготовлялся москов­ский процесс (с. 138) (с. 139-141).

Троцкий: «Процесс Сталина и Ко.  Будет доведен до конца!» (с. 142) (с. 143-147). «Я намерен возобновить мои занятия испанским языком, прерванные свыше 2- лет тому назад» (с. 148) (с. 149-153).

Троцкий: «Для того, чтобы дать приблизительное представление о методах и нравах этого учреждения (ГПУ, - МБЗ), я вынужден привести здесь цитату из официозного советского журнала «Октябрь» от 3 марта  этого года (1938, - МБЗ). Статья посвящена театральному процессу, по которому был расстрелян бывший начальник ГПУ, Ягода. «Когда он оставался в своем кабинете, - говорит советский журнал об Ягоде,  - один или с холопом Булановым, он сбрасывал свою личину. Он проходил в самый темный (с. 153) угол этой комнаты и открывал свой заветный шкаф. Яды. И он смотрел на них. Этот зверь в образе человека любовался склянками на свет, распределяя их между своими будущими жертвами» (с. 154) (с. 155-156).

Троцкий: «Ленин и вся большевистская партия без единого исключения считали невозможным построение социалистического общества в отдельной стране, тем более столь отсталой, как Россия; … Сталин  только в конце 1924 года совершил в этом вопросе поворот в 180 градусов, объявив свой собственный вчерашний взгляд «контрреволюционным троцкизмом». Политическая причина поворота Сталина состояла в том, что советская бюрократия успела к этому времени построить свой собственный «социализм», т.е.  прочно обеспечить свою власть и благополучие … в отдельной стране. … Сталин порвал с традицией большевизма в вопросе о международном характере социалистической революции (здесь есть какая-то смысловая перекличка с современным лозунгом «своего особого пути России», - МБЗ) (с. 157).

Троцкий: «Ленин прямо говорит, что завоевание власти должно дать в руки пролетариата средства для развития революции в международном масштабе».

Троцкий: «Октябрьскую революцию мы не раз называли «победой социализма». Но мы видели в ней лишь начало исторической эпохи, которая должна преобразовать человеческое общество в международном масштабе».

Троцкий: «Власть была завоевана больше­виками в 1917 году. За пять лет, в течение которых Ленин стоял во гла­ве советской страны, он несчетное число раз в статьях и речах высказы­вался об условиях осуществления социалистического общества. В своей "Истории русской революции" я привожу десятки высказываний Ле­нина (за годы 1917—1923). Позвольте привести здесь немногие из них: "Русский пролетариат не может одними своими силами победоносно за­вершить социалистическую революцию. Но он может... облегчить обста­новку для вступления в решительные битвы своего главного, самого надежного сотрудника, европейского и американского социалистичес­кого пролетариата". 23 апреля 1918 года Ленин говорил на заседа­нии московского Совета: "Наша отсталость двинула нас вперед, и мы погибнем, если не сумеем удержатся до тех пор, пока мы не встретим мощную поддержку со стороны восставших рабочих других стран". В 1921 году он говорит на съезде партии (стр. 448): "В России мы имеем меньшинство рабочих в промышленности и громадное боль­шинство мелких земледельцев. Социальная революция в такой стране может иметь окончательный успех лишь при условии поддержки её своевременно социальной революцией в одной или нескольких передо­вых странах..." В третью годовщину Октябрьского переворота Ленин говорит (стр. 450): "...Наша ставка была ставкой на международную революцию, и эта ставка безусловно была верна... Мы всегда подчерки­вали, что в одной стране совершить такое дело, как социалистическая революция, нельзя"...  В феврале 1921 года Ленин заявлял на съезде ра­бочих швейной промышленности: "Мы всегда и неоднократно указы­вали рабочим, что коренная, главная задача и основное условие нашей победы есть распространение революции, по крайней мере, на несколь­ко наиболее передовых стран" (с. 158).

Троцкий (4 декабря 1939 года) : «В апреле 1924 г., в брошю­ре "Основы ленинизма" Сталин писал: "...свергнуть власть буржуазии и поставить власть пролетариата в одной стране — писал он в своих "Вопросах ленинизма" -  ещё не значит обеспечить полную свободу со­циализма. Главная задача социализма — организация социалистическо­го производства — остается ещё впереди. Можно ли разрешить эту за­дачу, можно ли добиться окончательной победы социализма в одной стране, без совместных усилий пролетариев нескольких передовых стран? Нет, невозможно. Для свержения буржуазии достаточно уси­лий одной страны, — об этом говорит нам история нашей революции. Для окончательной победы социализма, для организации социалисти­ческого производства, усилий одной страны, особенно такой (с. 159) крестьянской страны, как Россия, уже не достаточно, — для этого необходи­мы усилия пролетариев нескольких передовых стран"... Изложение этих мыслей Сталин заканчивает словами: "Таковы в общем харак­терные черты ленинской теории пролетарской революции". В конце того же года он изменил это место следующим образом: "Упрочив свою власть и поведя за собою крестьянство, —  писал Сталин в новом издании той же работы, — пролетариат победившей страны может и должен построить социалистическое общество". "Может и должен!" После этого следуют те же заключительные строки. Таким образом, в течение одного полугодия Сталин приписал Ленину два прямо проти­воположных взгляда по основному вопросу революции. Доказать правильность его нового взгляда возложено на Ягоду, начальника ГПУ. … Я обвиняю Коминтерн …  в систематичес­кой фальсификации идей, фактов, цитат в интересах правящей клики Кремля. Кодифицированный сборник такого рода фальсификаций, "История ВКП", переведен на все языки цивилизованного челове­чества и издан, в СССР и заграницей, в десятках миллионов экземпля­ров. Я берусь доказать перед любой беспристрастной комиссией, что в библиотеке человечества нет книги более бесчестной, чем эта "Исто­рия", которая служит ныне основой не только политической пропа­ганды, но и директивы советской живописи, скульптуры, театра, филь­ма и пр. К сожалению, не приходиться сомневаться, что противники не примут моего вызова».

Троцкий («Письмо советским рабочим: Вас обманывают!» от 25 апреля 1940 года):

«У вас нет рабочей печати. У вас (с. 160) есть печать бюрократии, которая систематически лжет вам, чтобы удерживать вас в темноте и обеспечивать господство привилегированной паразитической касты. … Сталин истребил всю старую гвардию большевизма, всех сотрудников и помощников Ленина, всех борцов Октябрьской революции, всех героев гражданской войны. В историю он войдет навсегда под презренным именем Каина! …

Октябрьская революция была совершена в интересах трудящихся, а не новых паразитов. Но вследствие запоздалости мировой револю­ции, усталости и, в значительной мере, отсталости русских рабочих, особенно же крестьян, над советской республикой поднялась новая антинародная, насильническая и паразитическая каста, вождем кото­рой является Сталин. Бывшая большевистская партия стала аппара­том этой касты. Та мировая организация, которая была некогда Ком­мунистическим Интернационалом, сегодня является послушным ору­дием в руках московской олигархии. Рабочие и крестьянские Советы давно погибли. Их заменили развращенные комиссары, секретари и чекисты.

Но от Октябрьской революции еще сохранились, к счастью, национа­лизованная промышленность и коллективизированное сельское хо­зяйство. На этом фундаменте рабочие советы могли бы строить но­вое более счастливое общество. Этого фундамента мировой буржуазии сдавать мы не должны ни в каком случае. Революционеры обязаны защищать зубами и когтями всякую позицию рабочего класса, идет ли дело о демократических правах, о заработной плате или о таком ги­гантском завоевании всего человечества, как национализация средств производства и плановое хозяйство. Кто не умеет защищать старые за­воевания, тот не способен бороться за новые. От империалистского врага мы будем охранять СССР всеми силами. Однако завоевания Ок­тябрьской революции только в том случае будут служить народу, если народ сумеет расправиться со сталинской бюрократией, как он распра­вился в свое время с царской бюрократией и с буржуазией.

Если б советское хозяйство велось в интересах народа; если б бю­рократия не расхищала и не губила зря большую часть дохода страны; если б она не попирала жизненные интересы населения, - СССР был бы великим магнитом для трудящихся всего мира, и неприкосновенность СССР была бы обеспечена. Но бесчестный насильнический режим (с. 161) Сталина лишил СССР притягательной силы. Во время войны с Финляндией не только финские крестьяне, но и рабочие оказались в большинстве на стороне своей буржуазии. Не мудрено: они знают о неслыханных насилиях сталинской бюрократии над рабочими в соседнем Ленингра­де и во всем СССР. Так сталинская бюрократия, кровожадная и бес­пощадная внутри страны и трусливая перед империалистическими вра­гами, стала главным источником военных опасностей для СССР.

Старая большевистская партия и Третий Интернационал разложились и сгнили. Честные передовые революционеры организовали за грани­цей Четвертый Интернационал, который уже имеет свои секции в боль­шинстве стран мира. Я являюсь членом этого нового Интернационала. Участвуя в этой работе, я остаюсь под тем же знаменем, под каким сто­ял вместе с вами или вашими отцами и старшими братьями в 1917 г. и в годы гражданской войны; под тем же знаменем, под которым мы вместе с Лениным строили советское государство и Красную армию.

Цель Четвертого Интернационала - распространить Октябрьскую революцию на весь мир и в то же время возродить СССР, очистив его от паразитической бюрократии. Достигнуть этого можно только пу­тем восстания рабочих, крестьян, красноармейцев и краснофлотцев против новой касты угнетателей и паразитов. Для подготовки такого восстания нужна новая партия, смелая и честная революционная орга­низация передовых рабочих. Четвертый Интернационал ставит себе за­дачей создать такую партию в СССР.

Передовые рабочие, становитесь первыми под знамя Маркса и Ле­нина, которое стало отныне знаменем Четвертого Интернационала. Учи­тесь создавать в сталинском подполье тесно спаянные и надежные революционные кружки. Устанавливайте связи между этим кружками. Учитесь через верных и надежных людей, в частности, через моряков, устанавливать связи с вашими революционными единомышленниками в буржуазных странах. Это трудно, но это возможно.

Нынешняя война (Вторая мировая, - МБЗ) будет всё больше расширяться, все больше нагро­мождать развалин, все больше порождать горя, отчаяния, протеста и приведет весь мир к новым революционным взрывам. Мировая рево­люция снова пробудит мужество и твердость рабочих масс СССР и под­копает бюрократические твердыни сталинской касты. К этому момен­ту надо готовиться путем упорной, систематической революционной работы. Дело идет о судьбе страны, о будущности народа, наших детей и внуков.

Долой Каина Сталина и его камарилью!

Долой хищную бюрократию!

Да здравствует СССР, крепость трудящихся!

Да здравствует мировая социалистическая революция!

С братским приветом, Л. Троцкий»  (с. 162) (с. 163).

Завещание (от 27 февраля 1940 года):

… Тысячи противников Сталина погибли жертвами ложных обвинений. Новые революционные поколения восстановят их политическую честь и воздадут палачам Кремля по заслугам. …

         Сорок три года своей сознательной жизни я оставался революционером, из них сорок два года

        

    

        

Read More